БЕЗОПАСНОСТЬ: ГЕНДЕРНЫЕ
АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМЫ
Макарычев А.С.
Исследования, тематически связывающие
категории насилия и безопасности с гендерными проблемами, являются относительно
новыми для России. Между тем в странах Запада эта сюжетная область представлена
достаточно широко и интересно, что ставит отечественных специалистов перед
необходимостью как освоения того интеллектуального багажа, который накоплен за
последние десятилетия за границей, так и выработки собственных подходов к этой
теме, учитывающих современную российскую специфику.
Термин «гендер», как известно, отражает
социальные, культурные, психологические и иные особенности взаимоотношений между
полами, их статусами, особыми интересами, запросами, потребностями,
стратегиями[1].
Гендер характеризуется как «сложный социо-культруный конструкт», включающий в
себя ролевые, поведенческие, ментальные и эмоциональные отличия между мужчинами
и женщинами. Гендер, понимаемый как организованная модель социальных отношений между
полами в рамках основных институтов общества[2],
является одним из базовых измерителей социальных структур и одновременно -
показателем их развитости или неразвитости.
Гендерные исследователи, как правило,
ставят в своих работах вполне конкретные вопросы, и пытаются добиться их
адекватного изучения, в том числе и в области безопасности[3].
Допустим, во Франции после Второй мировой войны развернулись дебаты о том,
следует ли считать французскими гражданами детей, родившихся от женщин,
поддерживавших связь с оккупантами[4].
Или, к примеру, для некоторых стран (например, для Израиля) материнство и
деторождение – это вопросы национальной безопасности, поскольку
«демографическая гонка» стала своего рода политическим оружием в борьбе за
выживание[5].
Ещё один интересный пример гендерной исследовательской проблематики – это
изучение того эффекта, который, с точки зрения безопасности, даёт политика
организационной поддержки семей военнослужащих[6].
Однако гендерные исследования как
дисциплина ещё далека от нахождения своей научной идентичности. В частности, до
сих пор не произошло более или менее чёткого разграничения между гендерными и
«женскими»
(Women’s Studies) исследованиями. Часто
за изучением гендера, в том числе и в сфере безопасности, скрывается тот или
иной вариант «женских исследований», что затрудняет понимание сути вопроса и
приводит к смешиванию понятий.
1. От стратегических исследований – к гендерным
Ещё относительно недавно научное
осмысление проблем безопасности и насилия было фактически монополизировано так
называемыми «стратегическими исследованиями» (Strategic Studies), которые составляли костяк международных отношений
как академической дисциплины. Стратегические исследования, в целом основанные
на принципах политического реализма, были сконцентрированы на изучении государств
в качестве носителей военной силы, и на взаимоотношения между ними в военной и
дипломатической сферах.
Серьёзный вызов такому подходу, жёстко
привязывающему концепт безопасности к государству, бросила школа «мирных
исследований» (Peace Research), которая
предложила перенести акцент в трактовке проблем войны и мира с изучения
официальных, правительственных структур на институты самого общества. Основной
тезис «мирных исследователей» состоял в том, что стабильная международная
безопасность возможна только при опоре на внутренние «структуры мира» (peace
structure), состоящие из общественных групп и институтов[7].
Расширение проблемного поля безопасности
вызвало сопротивление со стороны «традиционных» направлений исследования войны
и мира, которые впоследствии получили название «некритической
школы» («школы истэблишмента» или «мэйнстрима»)[8]. В противоположность ей, сторонники новаторских
подходов назвали себя «критической школой». Именно в их рядах нашли себе место
и гендерные исследования, взаимопонимание которых со школой «мирных
исследований» базируется на теоретически обоснованном постулате о необходимости
преодоления искусственного разделения между безопасностью и развитием[9].
Процесс пересмотра ряда «жёстких», то есть
государствоцентричных, концептов безопасности в научной литературе вполне
адекватно описывается в категориях securitization. Этот термин, не имеющий адекватного перевода на
русский язык, означает артикуляцию и вербализацию определённых тем как проблем
безопасности. Securitization – это социально
конструируемое явление, поскольку оно основано на нарративах, дискурсных
практиках и так называемых «речевых актах», имеющих целью сформировать в обществе
те или иные установки в отношении угроз, рисков и вызовов безопасности.
Женские организации в контексте
рассматриваемой проблемы вполне могут анализироваться сквозь призму концепции «сообществ
безопасности». Другими словами, это «акторы безопасности» (securitizing actors)[10], которые задают рамки для общественных дискуссий и
определяют «повестку дня» для публичных дебатов. В США, например, антивоенное
движение традиционно базировалось на женских организациях. Именно благодаря их
усилиям в 1960е годы была нарушена монополия политиков-мужчин на обсуждение
вопросов национальной безопасности[11].
Термин «сообщество» предполагает наличие
таких категорий, как идентичность, ценности, смыслы. Сообщества формируются на
основе совместного понимания и восприятия основных социальных явлений, а также
доверия, которое становится результатом так называемых когнитивных практик, то
есть обмена знаниями и информацией[12]. Сообщества по-своему интерпретируют такие понятия,
как риски и угрозы, по-разному видят их источники. В этом смысле гендерные
исследования играют важнейшую роль с точки зрения «социального обучения»
проблемам безопасности, выработки нормативных знаний о них.
Однако понимание концепции ”securitization” только как дискурсной стратегии может быть слишком
узким, поскольку в реальной жизни жертвы агрессии не могут или не желают
«секьюритизировать» проблему, из-за чего возникают «ситуации (у)молчания».
Примером могут быть так называемые «экзистенциальные угрозы» и риски, связанные
с массовым насилием над женщинами в патриархальных и «традиционных» обществах[13], которое редко предаётся огласке.
Поэтому с практической точки зрения
представляется чрезвычайно важным, что гендерные сообщества как акторы
безопасности могут формироваться не только в рамках эпистемологического жанра,
но и организационно, причём по транс-граничному и транс-национальному принципу.
Женская идентичность часто оказывается сильнее линий этнических расколов.
Особенно большое значение это имеет для стран, находящихся в состоянии войны. К
примеру, известно о попытках не только диалога, но и совместных действий
женских организаций Израиля и Палестины, что свидетельствует о возможностях
(вероятно, пока только гипотетических) формирования гендерной идентичности
вопреки этно-национальным, культурным,
конфессиональным или классовым «расколам»[14]. Аналогичные примеры известны в конфликте между
Индией и Пакистаном, в Северной Ирландии, Колумбии, Боснии[15]. Следовательно, формирование «гендерной солидарности»
- это важный фактор преодоления вооружённых конфликтов во многих частях планеты[16].
2. «Женские исследования» и
феминизм
Было бы ошибкой полагать, что гендер - это
либо «женский вопрос»[17], либо составная часть феминизма. Анализ гендерных
факторов в сфере насилия и безопасности, конечно же, строится не только исходя
из традиций «женских исследований». Мы попытаемся провести различие между этими направлениями мысли.
С точки зрения «женских исследований»,
государство есть некая «абстракция», которая маскирует мужскую политическую
идентичность, основанную на состязательности, рационализме, эгоизме и борьбе за
обладание властью[18].
Международные отношения – это процесс «производства мужского начала» (production of
masculinities[19]). К примеру, современный феминистский дискурс трактует
глобализацию с точки зрения обострения конкуренции за определённые
политические, социальные и экономические «ниши», которые традиционно занимали
«маскулинизированные субъекты»[20]. Такое восприятие соответствует концепции “the Davos man” («Давосский мужчина» – под
этой метафорой понимается обобщённый образ «глобального человека», который
символизирует контроль за военными ресурсами и подчинение общества голому
экономическому расчёту)[21].
Понять сущность многих взглядов феминизма
можно только на языке метафор и символов. К примеру, в одном исследовании можно
прочитать, что сецессионистское движение в Северной Италии имеет
маскулинизированный характер, поскольку его идеология основана на превосходстве
над более слабым Югом, «вербальном мачизме» и духе милитаризма[22].
Феминизму, тем не менее, принадлежит
пальма первенства в осмыслении особого понимания женщинами категорий
«опасность», «защита», «конфликт» и «насилие» на бытовом, каждодневном уровне. В
этом смысле большинство феминисток смыкается с представлениями пост-модернизма
о необходимости деконструировать те иерархические идентичности, которые
приводят к социальному насилию (над женщинами, природой, этническими и расовыми
меньшинствами)[23].
Существенный вклад феминистские
исследования внесли в понимание связи между безопасностью и развитием, особенно
в пост-колониальных странах. Именно экономические дисбалансы, с их точки
зрения, провоцируют насильственные, революционные действия в развивающихся
странах «третьего мира», в которых вынужденно принимают участие и женщины[24].
Другая заслуга «женских исследований»
состоит в активном использовании методов включённых интервью с участниками тех
или иных событий. Респонденты при этом становятся «соавторами»
исследовательского процесса, благодаря чему преодолевается позитивистская
граница между объектом и субъектом анализа[25].
Серьёзных успехов «женские исследования»
добились в области установления определённых этических стандартов, которые
постепенно входят в число норм международных отношений[26]. Однако именно из-за особого внимания к вопросам
этики «женские исследования» приобрели весьма идеологичные и эмоциональные
формы, поскольку напрямую связывают своё существование с политической
деятельностью во имя защиты интересов женщин и участием в социальных проектах[27].
Из сказанного понятно, что для «женских
исследований» чрезвычайно важен оценочный компонент, который часто мешает
исследованию реальных гендерных проблем. К примеру, стоящие на позициях
феминизма авторы, пишущие о конкретных ситуациях, буквально раздваиваются и
встают перед сложными дилеммами: игнорировать естественные физиологические
различия между полами или, наоборот, подчёркивать их и придавать им символическую
ценность? Занимать сугубо антивоенную позицию или, наоборот, доказывать
способность женщин вносить адекватный вклад в военные операции?
В то же время «женские исследования»
выдвигают ряд весьма спорных положений. Например, можно
найти исследования, суть которых сводится к тому, что мужское доминирование,
находящее своё наглядное воплощение в военном деле, имеет под собой
сублимированную сексуальную энергию, проявляющуюся в стремлении к агрессии и
подавлению[28]. В некоторых книгах можно прямо прочитать, что
«мужчины являются проблемным полом»[29]. Интересно, что основы такого подхода (вполне
сочетающегося с духом неофрейдизма) в гендерных исследованиях заложил
родоначальник скандинавской школы «мирных исследований» Йохан Галтунг, который
провёл параллель между психологией насилия и особенностями мужского
сексуального поведения. Ему же принадлежит «пальма первенства» в получившем в
дальнейшем широкое распространение делении всех типов насилия на три категории:
прямое (физическое), структурное (находящее воплощение в институтах подавления)
и культурное (касающееся духовной сферы, информации, религиозных предпочтений,
бытующих в обществе стереотипов и норм, поощряющих подчинение женщин вкусам и потребностям
мужчин). Во всех трёх типах, по мнению Й.Галтунга, явно просматривается
гендерный подтекст[30]. Данное обстоятельство необходимо особо отметить,
поскольку впоследствии школа «мирных исследований» неоднократно и незаслуженно,
с нашей точки зрения, получала обвинения со стороны феминисток в игнорировании
фактора пола (gender-blindness) при определении
параметров безопасности[31].
Сказанное свидетельствует о том, что
жанровое разграничение между «женскими» и гендерными исследованиями не только
возможно, но и необходимо. Если гендерные исследования сориентированы на анализ
путей социальной интеграции между полами и обеспечения между ними равенства возможностей,
то «женские исследования» (особенно в их радикальных версиях) больше озабочены
демонстрацией женской идентичности и противопоставлением (прямым либо
косвенным) одного пола другому[32].
3. От феминизма – к гендеру
В отличие от «женских исследований»,
гендер - это всегда изучение отношений между полами в контексте различного рода
социальных и политических практик[33]. Дело не столько в том, сколько женщин получили
правительственные назначения или сколько книг написали женщины о войне и мире[34], сколько в изучении существа проблем, связанных с
взаимоотношениями между мужчинами и женщинами как социальными группами. Это
могут быть, к примеру, межэтнические браки в период гражданских войн (пример
бывшей СФРЮ), или особенности насилия, применяемого во время войн по отношению
к мужчинам и женщинам[35]. В частности, понятно, что военные действия
по-разному затрагивают мужчин и женщин, причём последние становятся объектами
особых видов насилия (сексуальная виктимизация, насильственная проституция,
рабство и т.д.)[36]. Кроме того, насилие, испытываемое женщинами,
автоматически переносится и на их детей, что также важно с точки зрения
понимания его социальных последствий[37].
Одна из главных задач гендерных
исследований – сделать предметом анализа ранее «невидимые» явления. С одной
стороны, поскольку проблемы национальной безопасности в большинстве стран
долгие десятилетия были прерогативой военного истэблишмента, воспитанного, как
правило, в духе классических теорий внешнеполитического реализма, гендерные
исследования можно рассматривать как одну из реакций на такое положение дел[38]. С другой стороны, проблемы пола вплоть до недавнего
времени не было принято обсуждать в контексте вопросов публичной политики – они
«по умолчанию» относились к сфере частной жизни, закрытой от общественного
внимания.
К примеру, именно в рамках гендерных
исследований возник интерес к рассмотрению и интерпретации фактов резкого роста
проституции в Камбожде и Намибии[39] в период нахождения там в 1990е годы войск ООН. Другим
предметом внимания гендерных исследований является практика сексуальной
эксплуатации местных девушек солдатами-миротворцами в Косово[40]. Взгляд на миротворческие подразделения сквозь призму
сексуального насилия и взаимоотношений между полами не является типичным в
негендерной исследовательской литературе.
Гендерные исследования помогают
высвечивать социальные иерархии: они исходят из того, что любой авторитарный
или националистический режим является, по сути, вариантом патриархии, поскольку
предполагает ту или иную форму репрессий на гендерной почве[41]. К примеру, режимы Пиночета в Чили и сандинистов в
Никарагуа были известны преследованием гомосексуалистов, а в Северной Корее
известна практика «проверок девственности»[42].
Процессы глобализации ещё больше обострили
контекст гендерных проблем. Одним из проявлений этого стал, например, процесс
«феминизации» миграционных потоков[43].
То, что миграция является составной частью проблематики безопасности, в научной
литературе считается очевидным[44], поскольку мигранты в большинстве стран Запада
воспринимаются в обществе как источник «экзистенциальных угроз» или рисков[45]. Однако вскрытие специфики мужской и женской миграции
– это безусловная прерогатива гендерных исследований.
В этом смысле гендер демократизирует исследовательское поле безопасности, делает его более многоплановым и полиархичным[46], продолжая традиции конструктивистского подхода к пониманию социальных процессов как результатов различного рода нематериальных (когнитивных и коммуникативных) практик[47]. Гендерные исследования позволяют отойти от государство-центричной парадигмы в изучении проблем безопасности и международных отношений. Специалисты по гендеру отказываются рассматривать мировую политику исключительно сквозь призму дипломатических взаимоотношений между государствами и обращают внимание на проблемы, которые не умещаются в традиционные концепции безопасности. В этом смысле гендерные исследования разделяют один из важнейших принципов так называемой «критической геополитики» о том, что вместо безопасности государств необходимо говорить о «безопасности людей» (human security)[48]. Концепция «человеческой безопасности» ставит во главу угла не государство, а сообщества людей, рассматривая их в качестве основных объектов безопасности[49].
Сведения об авторе:
Макарычев Андрей Станиславович, доктор исторических наук, профессор кафедры международных отношений и политологии Нижегородского лингвистического университета. Сфера научных интересов – теории безопасности, направления современной политической мысли. Телефон 8312.660283, факс 8312.640418
[1] Айвазова С.Г. Гендерное равенство в контексте прав человека. Москва: Консорциум женских неправительственных организаций, 2001. Стр.9.
[2]
Чернова И.И. Основы гендерных знаний. Учебное пособие. Нижний Новгород:
Волго-Вятская академия государственной службы, 2000. Стр.85.
[3] J.Ann Tickner. Why Women
Can’t Run the World: International Politics According to Francis Fukuyama // International
Studies Review. Vol. 1, issue 3, fall 1999. Pp. 6-10.
[4] Lucy Noakes. Gender, War and
Memory: Discourse and Experience in History // Journal of Contemporary
History. Vol. 36, N 4, October 2001. P. 667.
[5] Uta Klein. The Gendering of
National Discourses and the Israel-Palestine Conflict // The European
Journal of Women’s Studies. Vol. 4, N 3, August 1997. Pp. 345-348.
[6] Chris Bourg and Mady Wechsler Segal. The Impact of Family Supportive Policies and Practices on Orgnizational Commitment to the Army // Armed Forces & Society. Vol. 25, N 4, Summer 1999. Pp. 633-649.
[7] Bjorn Moller. The Concept of Security: The Pros and Cons of Expansion and Contraction. COPRI Working Paper N 26, 2000. Pp.2-3.
[8] Ole Waever. Peace and Security – two concepts and their interaction. Paper presented for COPRI Seminar, May 16, 2002. P.2.
[9] R.B.J.Walker. Security, Sovereignty, and the Challenge of World Politics // Alternatives XV (1990). P.4.
[10] Barry Buzan, Ole Waever, Jaap
de Wilde. Security. A New Framework for Analysis. Lynne Rienner Publishers,
Boulder and London, 1998. P.1-39.
[11] Lawrence S.Wittner. Gender
Roles and Nuclear Disarmament Activism, 1954-1965 // Gender and History.
Vol. 12, N 1, April 2000. P. 206.
[12] Dianne Stone. Think Global, Act Local or Think Local, Act Global? Knowledge Production in the Global Agora. Paper prepared for »Reshaping Globalization: Multilateral Dialogues and New Policy Initiatives» Central European University Conference, Budapest, Hungary, October 17, 2001.
[13] Lene Hansen. The Little Mermaid’s Silent Security Dilemma and the Absence of Gender in the Copenhagen School // Millenium: Journal of International Studies. Vol. 29, N 2, 2000. Pp. 285-306.
[14] Simona Sharoni. Middle East Politics Through Feminist Lenses: Toward Theorizing International Relations from Women’s Struggles // Alternatives, N 18, 1993. P.22.
[15] Swanee Hunt, Cristina Posa. Women Waging Peace // Foreign Policy, May / June 2001. P. 41-42.
[16] Nahla Abdo. Middle East Politics Through Feminist Lenses: Negotiating the Terms of Solidarity // Alternatives. N 18, 1993. Pp. 30-31.
[17] Cordula Reinmann. Engendering the Field of Conflict Management: Why Gender Does Not Matter. University of Bradford, Department of Peace Studies. Peace Studies Working Paper 2, January 2001. P.25.
[18] Christine Sylvester. Feminist
Theory and Gender Studies in International Relations, at
http://csf.colorado.edu/isa/sections/ftgs/femir.html
[19] Charlotte Hooper. Masculinities, IR and the ‘Gender Variable’: a Cost-benefit Analysis for (Sympathetic) Gender Sceptics // Review of International Studies, N 25, 1999. P. 477.
[20] Michael Kimmel. Gender,
Class, and Terrorism // The Chronicle of Higher Education, February 8,
2002.
[21] Shirin Rai. Engendered
Development in a Global Age? The University of Warwick: Centre for the Study of
Globalisation and Regionalisation Working Paper No. 20/98, December 1998. P.7.
[22] Michel Huysseune. Masculinity and secessionism in Italy: an assessment // Nations and Nationalism, N 6 (4), 2000. P. 591.
[23] J.Ann Tickner. Identity in International Relations Theory: Feminist Perspectives. In: The Return of Culture and Identity in IR Theory. Edited by Yosef Lapid and Friederich Kratochwil. Lynne Pienner Publishers, Boulder & London, 1996. P. 161.
[24] Valentine M.Moghadam. Development and Women’s Emancipation: Is There a Connection? // Development and Change. Vol. 23, N 3, 1992. Pp. 215-227.
[25] Sandra Whitworth. The Practice, and Praxis, of Feminist Research in International Relations, in: Critical Theory and World Politics. Edited by Richard Wyn Jones. Boulder & London: Lynne Rienner Publishers, 2001. Pp. 150-157.
[26] Kimberly
Hutchings. Towards a Feminist International Ethics // Review of
International Studies, N 26, 2000. P.111.
[27] Эллен Левин. От Женщин к Гендеру и далее: изменение контуров. Вэб-сайт
Уральского межрегионального института общественных наук (http://urmion.usu.ru)
[28] Carol Cohn. Sex and Death in the Rational World of Defense Intellectuals. In: Peace: Meanings, Politics, Strategies. Edited by Linda Rennie Forcey. Praeger: New York, Westport, London, 1989. Pp. 39-55.
[29] Brian Easlea. Fathering the Unthinkable. Masculinity, Scientists and the Nuclear Arms Race. Pluto Press, 1983. P.11.
[30] Johan Galtung. Woman : Man = Peace : War? Peace theory, feminist theory and epistemological adequacy. In: Peace Research for the 1990s. Edited by Judit Balazs and Hakan Wiberg. Akademiai Kiado, Budapest, 1993. Pp. 29-38.
[31] Anne Sisson Runyan, V.Spike Peterson. The Radical Future of Realism: Feminist Subversions of IR Theory // Alternatives, N 16, 1991. P.82.
[32] Particia Molloy. Subversive Strategies or Subverting Strategy? Toward a Feminist Pedagogy for Peace // Alternatives, N 20, 1995. P.235.
[33] Jill Steans. Gender and International Relations. Polity Press, 1998. P. 115.
[34] Rhodri Jeffreys-Jones. Changing Differences. Women and the Shaping of American Foreign Policy, 1917-1994. Rutgers University Press, New Brunswick, New Jersey, 1995.
[35] Cynthia Cockburn. The Anti-essentialist Choice: Nationalism and Feminism in the Interaction Between Two Women’s Projects // Nations and Nationalism, N 6 (4), 2000. P.620.
[36] Vesna Nikolic-Ristanovic. War and Violence Against Women. In: The Gendered New World Order. Militarism, Development, and the Environment. Edited by Jennifer Turpin and Lois Ann Lotentzen. Routledge, New York and London, 1996. P. 197.
[37] Raija-Leena Punamaki-Gitai. Political Violence and Psychological Responses. A Study of Palestinian Women, Children and Ex-Prisoners. Tampere Peace Research Institute, Research Report N 41, 1990. Pp. 19-20, 35-36.
[38] J.Ann Tickner. Feminist Perspectives on Peace and World Security in the Post-Cold War Era. In: Peace & World Security Studies. A Curriculum Guide. Edited by Michael T.Klare. Lynne Rienner Publishers, Boulder & London, 1994. P. 46.
[39] Judith Hicks Stiehm. United Nations Peacekeeping: Men’s and Women’s Work. In: Gender Politics in Global Governance. Edited by Mary K.Meyer and Elisabeth Prugl. Rowman & Littlefield Publishers, Inc., Lanha
[40] Боб Грэхем. Сексуальные рабыни солдат-миротворцев, http://www.inosmi.ru/print/1015316753.html
[41] Fiona Wilson and Bodil Folke Frederiksen. Introduction: Ethnicity, Gender and Subversion of Nationalism. In: Ethnicity, Gender and Subversion of Nationalism. Edited by Fiona Wilson and Bodil Folke Frederiksen. Frank Cass, London, 1995.
[42] Sam Pryke. Nationalism and Sexuality, What Are the Issues // Nations and Nationalism, N 4, 1998. P.542.
[43] United States – European
Union Transatlantic Seminar to Prevent Trafficking in Women, at
http://www.brama.com/issues/IOM980709_lviv.html
[44] Myron Weiner. Security, Stability, and International Migration // International Security. Vol. 17, N 3, Winter 1992/93. Pp. 91-126.
[45] Jef Huysmans. Migrants as a security problem: dangers of ’securitizing’ societal issues. In: Migration and European Integration. The Dynamics of Inclusion and Exclusion. Edited by Robert Miles and Dietrich Thranhardt. Pinter Publishers, London and Fairleigh Dickinson University Press, Madison & Teaneck, 1995. Pp. 57-70.
[46] Eleonore Kofman. Feminism, Gender Relations and Geopolitics: Problematic Closures and Opening Strategies. In: Globalization: Theory and Practice. Edited by Eleonore Kofman and Gillian Youngs. Pinter, 1996. P. 218.
[47] Linda Nicholson. Interpreting gender. In: Social postmodernism. Beyond identity politics. Cambridge University Press, 1995. P. 39.
[48] Jennifer Hyndman. Towards a
Feminist Geopolitics // The Canadian Geographer. Vol.45, N 2, Summer
2001. Pp. 213-216.
[49] Human Security: Safety for
People in a Changing World, at
http://www.summit-americas.org/Canada/HumanSecurity-english.htm